Верность - Страница 50

Он чемпион мира, причём по смешанным единоборствам, то есть он обладает как ударной, так и борцовской техникой, а также блокировками. Я думаю, что не было никакого повода ему бить нетренированного человека, тем более он на него не нападал. А если бы даже и напал, то у него, как у чемпиона, было бы множество способов заблокировать, защититься. Но не убивать.

Одиночество

Она сидела у окна. Она не столько смотрела в окно, сколько прислушивалась к звукам, доносившимся из соседней комнаты, с кухни. Вот они вышли на кухню, вот они сели.

Она задумалась: а когда это слово «мы» разделилось на две части? «Они» и «я». «Они» – это Оля и Алексей, а «я» – это я. А ведь когда-то было одно слово – «мы». А теперь…

Они сели за стол. Она поняла по доносившимся звукам, что Алексей налил себе кофе, взял яйцо, которое она сварила. Яйцо стояло на подставочке, накрытое вязаным мешочком в виде курочки. Он потянется за ним, потрогает, остыло ли оно, потом возьмёт гренку – тоже тёплую. Приготовила она им и сливочное масло, не растаявшее, но и не из холодильника – такое, чтобы удобно было намазывать на гренку…

Алексей намажет гренку маслом, возьмёт ложечку, разобьёт яйцо, посолит его и начнёт завтракать. Она услышит все эти звуки за стеной…

Оля заварит себе чай, возьмёт блинчики и опять подумает, сколько раз ещё ей придётся повторить, что больше двух блинчиков не нужно. Сегодня их опять пять штук на тарелке.

Она знает, что Оля всё равно съест три блинчика, а два останутся лежать. А приготовила она их такими, какие Оля любила ещё с детства. Она даже научилась печь их квадратными. По утрам Оля любит блинчики с творогом. Творог она готовила сама. Это не то что магазинный: купил и завернул в блинчик. Нет, она покупала творог на базаре, добавляла туда сливки, немножко ванилина, но так, чтобы аромат был еле-еле уловимым. Добавляла немного мёда, потом всё это растирала так, что получалась творожная масса, но не такая, которая в магазинах лежит, которая иногда отдаёт сывороткой, простоквашей, а очень нежная творожная масса. Иногда она добавляла туда сухофруктов, но, опять же, не кусками. Сначала она их распаривала, затем протирала, и получалась такая смесь, похожая на пюре. Это она смешивала с творогом и заворачивала в блинчики. Один в виде трубочки, другой в виде конвертика, третий ещё как-нибудь…

Она сидела у окна в кресле, в котором ещё когда-то сидела бабушка. Оно удобное, хотя и деревянное. Она не смотрела в окно. Она прислушивалась к звукам, которые доносились с кухни. «Они» – это дочь и зять.

Хлопнула дверь. Они ушли. Когда «мы» стало делиться на две половинки? На «они» и «я»? Оно разделилось, когда её выписали из больницы после инфаркта. Она так же хотела занимать место на кухне: готовить им завтраки, обеды, ужины… Но она понимала, что левая рука у неё теперь плохо работает. На второй день она разбила любимую чашку Алексея, на другой день она чуть не облила Олю кипятком. А когда она опрокинула на скатерть вазочку с вареньем, Оля сказала: «Мама, побыла бы ты в своей комнате, пока мы завтракаем». Она слышала эти слова, но воспринимала их по-другому. Ей слышалось: «Куда ты лезешь, старая карга? Сидела бы в своей комнате и не высовывалась».

Это было так страшно для неё, так обидно. Она ничего не ответила, а просто молча пошла в свою комнату, села в бабушкино кресло у окна. Не плакала, но слёзы лились сами собой. Она вспоминала. Вспоминала, когда это «мы» разделилось на «они» и «я».

Она вспомнила себя девочкой здесь, в Ленинграде. Она, мама и бабушка. Она с мамой в одной комнате, а бабушка в другой. Она всегда была ухоженной, мама и бабушка следили за ней. Платьица всегда выглажены, чулочки заштопаны. Папа погиб в войну. Говорили, что почти в последний день войны…

Она бегала в школу, ей было весело и интересно подолгу играть с подружками. Тогда было много детей, у которых были только мама с бабушкой, особенно здесь, в Ленинграде. Дедушек почти не было. Так она жила, радовалась жизни.

Потом не стало бабушки. А через несколько дней к ним пришли и сказали, что их будут уплотнять. В комнате бабушки поселятся другие люди. Мама не знала, что им ответить. Но когда какая-то официальная, но грубая и злая тетя назвала бабушку «гражданкой, проживавшей с вами по соседству», мама сказала, что это не соседка, а её мать. Ей ответили тогда: «Какая же она родственница, если у неё даже фамилия была другая». А фамилия у неё была – папина… Та женщина сказала собрать все справки, бумаги и идти к начальнику…

…Мама взяла справки, папину похоронку и документы об орденах. Мы пошли вместе.

У начальника была большая очередь. Когда мы, наконец, к нему зашли, то увидели за столом солидного мужчину с уставшим лицом. Он посмотрел на маму, протянул руку. Мама подала ему бумаги. Он начал их изучать, как вдруг оторвался от них и посмотрел на нас ещё раз. Затем он вышел из-за стола, назвал маму по имени-отчеству, взял её руку, поцеловал и сказал:

– Извините, ваш муж был моим командиром. Он фактически спас мне жизнь… Что у вас за проблема?

Мама объяснила, что у нас умерла бабушка, что нас хотят уплотнить, а она не знает, что ей делать. Он посмотрел документы и удивился, как это нас могут уплотнить, если у нас одна из двух комнат – проходная.

Он попросил оставить бумаги и пообещал, что проблема будет решена. Мы ушли, и в самом деле – больше к нам не приходили. Потом маме прислали официальное заключение, что наша квартира в плане имеет смежные комнаты, при этом одна из двух комнат проходная. А в таком случае квартира уплотнению не подлежит.

Так мы и жили вдвоём с мамой спокойно до тех пор, пока я не встретила Олега. А встретила я его уже на четвёртом курсе, когда меня направили на практику. Мы проходили конструкторскую практику на заводах и в конструкторских бюро. В бюро зам главного конструктора всем нам, практикантам, а нас было девять человек, объяснил, что у них за бюро, что они разрабатывают и какие у них традиции. Пожелал успешного прохождения практики, а если кому-то у них понравится, то «милости просим к нам на работу».